Персональный сайт - И появился Я

Продолжение...

Если у кого-то возникнет сомнение, по поводу правдивости этой истории, то можите сами спросить у героев рассказа - некоторые из которых живут в нашей избушке !

« И появился Я – Часть вторая »

« Федорина весна »

Глава первая. Палата

Откусало комарами лето, отплакала дождями осень, и теперь веселилась метелями и морозами сибирская зима. Вертухай Козленко за задержание нарушителя, получил грамоту от начальства и по башке от Фёдора. С тех пор он стал ниже ростом и ходил на согнутых ногах. Время тянулось медленно и неинтересно. Метели заметали дни, дороги и воспоминания о счастливой жизни.

Когда честные граждане в уютном семейном кругу украшали комнаты и наряжали ёлки, мы слушали приговор суда, на котором нас осудили за нелегальное пересечение территориальных границ, за испорченные рисовые поля и за поломанные Гималаи, решив взыскать с нас убытки от дохода с туристического бизнеса. Я отправил письмо Семёну в Индию, и тот, в желании помочь, украсил маковыми полями три четверти индийских простор.

Фёдор к этому времени проиграл в карты всю свою одежду и теперь разгуливал по палате в женском халатике, прихрамывая на левую ножку. Объявив всем бойкот, Фёдор развлекал себя тем, что прямо в палате строил, большой адронный коллайдер, использовав для этого, все медицинские инструменты, медикаменты и аппараты. Запуганный тюремный персонал тащил из дома всё, от утюгов до холодильников, от бельевых прищепок до старых запорожцев. Пациенты лишённые последнего медицинского ухода, с грустью поглядывали на адскую конструкцию, но выразить недовольство боялись.

Когда же конструкция перестала помещаться в палате, Фёдор предусмотрительно отобрал у всех тёплые одеяла и разломал стену во двор. Оставшись без одеял пациенты переплелись в змеиный клубок и залезли в Федин свитер, который тот проиграл в карты. Свитер с урками постоянно мешался под ногами и Федя перебрасывал его из угла в угол, но всё живое в нём терпеливо молчало и лишь по ночам храпело на четыре октавы.

Я был единственной VIP-персоной, которую Фёдор заботливо укрывал тёплыми вещами и приносил кофе в постель. Неспешно жуя вчерашние бутерброды и запивая горячим напитком, я тоскливо смотрел в окошко, представляя как где-то там, за метелями, есть край, в котором всегда тепло, вспоминал синий домик, в котором Семён по ночам ест трюфеля с картошкой и целует свою любимую Гавахшу. Я вспоминал сказки своей любимой няни, в которых было много еды и добра. А, здесь, здесь была другая жизнь, другие люди и каждый выживал как мог не веря ни в добро, ни в сказки.

Утро теперь начиналось с того, что Фёдор выгребал своими огромными ладонями сугробы из помещения и продолжал работу конструктора-экспериментатора.
Время поджимало, так как по не понятным причинам запуск был запланирован на 1 мая.

Глава вторая. Тюремная жизнь

На новый год Фёдор почувствовал себя дедом морозом и, одев костюм пожарника, ходил по баракам отбирая у заключённых подарки, складывая их в мешок. Я же новогоднюю ночь отметил в обществе Сергея Анатольевича (ответственного за художественную самодеятельность лагеря).

Всю ночь мы пили чифирь, в который добавляли самогонки и Амаретто. Анатольевич рассказывал о своей школьной любви, о том, как потерял счёт бессонным ночам, разыскивая её на "одноклассниках". О том, как в ходе поисков нашел и вторую, и пятую, и десятую школьную любовь, но не было той единственной Олечки, с огромными голубыми глазами, огромным белым бантом и тяжёлой сумкой знаний, которую Серёжа тащил по дороге волоком, провожая Олю до дома. Анатольевич рассказывал всю ночь, перебирая пьяными пальцами свою шестиструнную душу, а я все подливал и подливал в его алюминиевую кружку самогонки с заваркой.

14 февраля Фёдору снились эротические сны. Всю ночь выли собаки, а пациенты палаты в страхе прижимались к стенкам и прятались друг за друга. Проснувшись, Фёдор увидел серую действительность и, осознав, что сон был всего лишь сном, принялся крушить мебель и гнуть спинки кроватей. Выпустив гнев, он позавтракал, подобрел и пациенты стали потихоньку выползать, удаляясь кто куда от греха подальше.

Узнав, что этот день посвящается влюблённым, Фёдор вырыл перед столовой ямку и, опустив на дно пустой сколоченный гробик, насыпал огромный курган, водрузив на него крест, сколоченный из нескольких сосен, он поклялся больше не влюбляться. После "похорон любви" Федя напился и поломал кочегарку, как символ теплоты и счастья.

На 23 февраля, я получил посылку из штата Махараштра, в которую 66 женщин из колхоза Мадбан собрали нам гостинцев к празднику. Каждая принесла по одной курице и ведру чеснока (других овощей в колхозе не выращивали), ко всему этому в посылку положили 200-литровую бочку спирта, на которой с материнской любовью было написано " С дном защытныка отэчества ".

Начальник тюрьмы облизываясь, боязливо предложил организовать праздничный стол и по-шпионски высунул из кармана палку копчёной колбасы завёрнутую в газету. Посоветовавшись с Фёдором мы пригласили Анатольевича с начальником и повара местной столовой Куралбая Дуйсебекова.

Для развлекательной части праздника, был приглашен цыганский ансамбль "Похмельный звон", но по ошибке пьяного лётчика, цыгане были десантированы в 160 км от лагеря, и теперь организация веселья целиком ложилась на усталые плечи Сергей Анатольевича.

Стремительно начавшийся праздник через час перерос в пьянку, а ещё через час пьяный Фёдор как настоящий моряк, распевая "Jalwa-e-Jahan", разъезжал по территории на танке, гоняя испуганных солдат и заключённых. Ещё целую неделю февральские метели не могли выветрить чесночный смрад с территории лагеря, а начальник тюрьмы ютился по бытовкам с канистрой халявного спирта.

Фёдор считал себя хорошим моряком и, хотя он не понимал, почему корабли из железа, а не тонут и верил, что земля плоская, на корабле он был просто не заменим. Сколько раз он в одиночку приводил к берегу дрейфующие военные корабли, использовав для этого огромные, железные вёсла.

На 8 марта Фёдор раздобыл не весть откуда подснежник и подарил его Анатольевичу, единственному человеку, с которым ему интересно. Расчувствовавшись, сентиментальный Сергей Анатольевич с нежностью и благодарностью вручил, Фёдору зачётку РГСУ (Ростовского Государственного Строительного Университета), поставив по всем предметам исключительно пятёрки. Фёдор не знал такой цифры, но радовался как ребёнок.

Было что-то тёплое в их дружбе. Ещё летом они подолгу сидели на крылечке и Фёдор, прежде незнающий лирики, очарованно смотрел на звёздное небо, слушая, как Сергей Анатольевич, перебирая гитарные струны, пел песню неизвестного автора о ночных незабудках.

Глава третья. Праздник души

К вечеру приехал музыкальный коллектив для проведения торжественного концерта, приуроченному к 8 марта. Артисты попросили разрешения у начальства остаться на недельку, в желании отдохнуть от городской суеты и подышать лесным воздухом. Изумлённый предложением начальник, смотрел на них овальными глазами и беспорядочно кивал головой, давая согласие.

Коллектив был исключительно женским: две девушки, Инна и Гуля, из ближнего зарубежья и тонкая душой, но очень морозоустойчивая сибирячка Люси. Зэки, невидевшие долгие годы женщин, приготовили подарки, сделанные своими руками.

Чего только небыло среди подарков: фигурки из жёваного хлеба, наборы отмычек, картины написанные шариковой ручкой на простынях, самодельные нарды, карты и расписные матрёшки, на которых мастера изобразили тюремное начальство по возрастающей и которые, складываясь вдруг друга, погружались в огромную матрёшку с лицом Фёдора. Бесчисленные банки с тушёнкой, вяленая рыба, украшения из колючей проволоки, а один даже притащил огромную бетонную скульптуру, которая представляла собой Лукошенко на слоне, сделанную в масштабе 1:1

Во время концерта заключенные сидели, боясь пошевелиться. Лишь Фёдор булькал самогонкой и звонко закусывал луковицами из мешка, поливая слезами переполненную пепельницу. Стол стоял на сцене прямо перед исполнительницами и своей широкой спиной, Фёдор мешал заключённым разглядеть артисток.

Несколько раз он требовал исполнить на бис полюбившуюся песню "Где мои 17 лет?", которую великолепно исполняла Инна на двенадцатиструнной гитаре. При словах "Где мой чёрный пистолет", Фёдор с гордостью доставал чёрный пистолет и палил по тараканам. Пистолет ему достался от начальника тюрьмы, который тот отдал ему в обмен на проигранный щелбан. Спасёт ли ему жизнь пистолет, начальник не знал, но в то, что щелбан Фёдора ему не пережить, он был уверен.

Концерт давно закончился, но ещё долго Гуля теребила струны его души своими песнями, а влюблённая в осень Люси влюбляла в неё Фёдора. Сергей Анатольевич спал прямо за столом с недожёванной во рту луковицей, положив ухо в тёплую пепельницу.

Развеселившийся Фёдор стучал на ложках, весело угощая дам тушёнкой и начищенными о колено луковицами. Он горлопанил матершинные частушки и палил из пистолета. Гуля растягивая баян, изо всех сил старалась поспеть за Фёдором. Инна задорно отплясывая, сломала каблук, и Фёдор, почувствовав себя гусаром, достал из кармана туфлю капитанской жены. Вырезав ножичком на ней сердечко, он преподнёс Инне подарок на тарелочке, пообещав утром сбегать за второй в Пакистан.

В благодарность Инна пела ему "Таганку", и было слышно, как плакал под столом растроганный начальник тюрьмы, вспоминая о своей молодости. Он вспоминал неоконченный сельскохозяйственный институт, Тамару с первого курса и сеновал в деревне. Лишь к утру успокоившись, Фёдор внимал стеклянными глазами романсам Люси, стряхивая пепел в ухо Сергея Анатольевича. А уже к вечеру следующего дня, на выбритой груди Фёдора, красовалась наколка с именами трех женщин и гитары.

Глава четвёртая. Неделя счастья

Женскому коллективу выделили палату, где заботливые зэки, под суровым взглядом Фёдора сделали перегородку, навели порядок, повесили занавески и обставили самодельной мебелью.

Фёдор развлекал полюбившихся ему женщин тем, что устраивал пикники. Он забрасывал на спину мешок картошки, одевал поверх него рюкзак и, заботливо усадив на плечи трёх красавиц, Сергея Анатольевича и меня, радостно бегал по сибирским просторам. Иногда мы бегали к Байкалу, где Фёдор любил бросать камушки «лягухой» и топить пароходы.

Однажды он по случайности снёс перископ японской подводной лодки, шпионившей недалеко от берега. Через поломанную трубу стали вылазить перепуганные японцы. Выловив их из воды и построив на берегу, добряк Фёдор объяснил, как плохо пересекать границы, и пожелав хорошего пути, он в порядке очереди каждого отправил пинком в направлении Японии.

Хотя если учесть его знания по географии, то можно представить довольно длинный список стран, куда могли попасть незадачливые японские морячки. Посчитав, что кое-какие детали подводной лодки могут пригодиться ему для коллайдера, он притащил её в лагерь.

А какие мы устраивали костры, на которые Федя тащил огромные сосны. Согретые теплом поля расцветали весенними цветами. Женщины порхали над Фёдором, словно бабочки, осыпая его лепестками цветов, а он разомлевший на солнышке, поглаживал себя по волосатому пузу и цедил через соломинку самогон.

Помню, как однажды мы рыбачили на берегу Ангары, и Люся, наловив четыре ведра омуля, приготовила нам удивительный сугудай. Гуля с Инной поставили сеть, перегородив речку поперёк, но попались в неё в основном мелкие катера и моторные лодки, но был и один пароход, который Фёдор разобрал на запчасти.

Да мало ли было историй, за эти короткие семь дней. Взять хотя бы охоту на кабана. Сколько сил и средств было потрачено на организацию этой охоты. Фёдор даже обменял свою бескозырку на охотничий карабин у местного колхозника. Теперь колхозник накрывает ей курятник, а Фёдор безнадёжно ждёт настоящей охоты.

После того, как все приготовления были позади и мы прибыли в лес, началось самое интересное. Перебинтовав бинтами Анатольевича и карабин для маскировки на снегу, мы всей оравой принялись загонять перепуганного кабана к засаде. Анатольевич же, отобедав «беленькой», уснул сном младенца, и даже кабан, пробегая мимо, брезгливо хрюкнул в его сторону.

Мы, раскрасневшиеся и усталые, долго злились на обстоятельства, но Фёдор, допив из ковшика спирт, принялся веселить нас рассказами из жизни. Когда наступила ночь, все уже полушёпотом рассказывали друг другу страшилки, но внезапно проснувшийся Анатольевич, принялся палить во все стороны, крича со всей дури, куда лучше гнать кабана. Метко брошенный Фёдором валенок выбил «бойца» с позиции, и Анатольевич притих. Ночь была испорчена, как в прочем и охота.

Утром ответственный за самодеятельность искупал свою вину тем, что готовил для всех еду из тушёнки и мыл посуду.

За эту неделю Фёдор почти никого не бил, за то выучил одну песню и горлопанил её по ночам. Он снова почувствовал себя нужным и от этого чувства был счастлив. А ведь всем давно известно, что счастливые люди становятся добрее. Эту доброту оценили и заключенные и с ужасом ждали день, когда заезжие артистки навсегда уедут из лагеря. Но время не знает обстоятельств. И однажды настал тот день, когда Инна, Гуля и Люси дали прощальный концерт.

Федя плакал детскими слезами и очень жалел, что так и не сбегал в Пакистан за второй туфлёй для Инны, но испугавшись вдруг гнева своего капитана, забрал у Инны подарок и долго затирал вырезанное сердечко на красной туфельке, чёрной ваксой… На этот раз концерт прошёл культурно, и только начальник тюрьмы вместе с поваром Куралбаем, допивая остатки спирта в столовой, тихонечко дрались.

Глава пятая. Отъезд

После отъезда дамского коллектива, Фёдор несколько дней не находил себе места. По ночам он голосил на луну, а днём убегал в лес, и можно было видеть издалека, как он тряс вековые сосны, с которых, как яблоки, сыпались перепуганные белки. Через несколько дней жизнь в лагере повернула в обычное русло, и заключённые вместе с солдатами снова расползлись по углам и подвалам.

Радуясь весне, Фёдор прибил к деревьям собачьи будки, как скворечники для многодетных птичьих семей, откуда время от времени вываливался пьяный начальник лагеря и, матерясь, снова лез наверх.

Я получил от Семёна письмо, в котором тот жаловался на неурожайный год и несерьёзное население страны, а значит, помощь отодвигалась на неопределённый срок. Фёдя все своё время посвящал коллайдеру и относился к нему, как к своему детищу, а тот в благодарность за это рос, радуя его новыми результатами и заполняя всё больше и больше пространства лагерного двора. При разборе подводной лодки, был обнаружен японский морячок, которого Фёдор заставил писать инструкцию на японском языке.

Глава шестая. Первого мая

Первое мая все заключённые и охранники ждали, как конца света: готовили чистую одежду и писали письма родным и близким. Всё рассчитывали увидеть взрыв, превышающий по силе тот, от которого когда-то возникла вселенная. В назначенный день лагерь опустел и даже сторожевые псы отказывались от еды, смотря на мир перепуганными глазами.

Только Фёдор по деловому расхаживал по двору, радостно насвистывая "Jalwa-e-Jahan". Он подкручивал какие-то болтики, заливал какие-то жидкости и с видом специалиста постукивал по трубам медицинским молоточком. Когда все приготовления были завершены, он намочил соляркой тряпку, вставил в какое-то отверстие и поджёг.

Огонь неумолимо двигался к цели, и планета отчитывала последние минуты цивилизации. Через несколько минут огонь исчез в трубе и адская машина начала оживать. Конструкция затряслась и многочисленные колёса с шестерёнками принялись разгонять по трубам жидкость зелёного цвета, а потом появилось фиолетовое облако с запахом самогонки и чеснока.

Маховик не правильной формы набирал обороты. Заклеенные на зиму рамы распахивались, впуская в бараки испуганную весну. Из конструкции выскочил перепуганный японский морячок и с криком «Банзай » залез на крышу здания. Фёдор сидел на завалинке и нервно попыхивал беломориной. С дерева упала будка, из которой повизгивая от страха, вылез начальник лагеря и с обезумевшими глазами убежал в лес.

Куралбай накрывшись огромным чёрным котлом с надписью « Барак № 6», двигался по двору в надежде найти выход, но, не видя дороги, он ругался на непонятном языке и постоянно менял направление, тем самым напоминая не то подбитый танк, не то пьяную черепаху. Внезапно он развернулся и двинулся к Фединому детищу. Федор даже опомниться не успел, как котёл врезался в конструкцию и отломал от неё деталь похожую на соковыжималку.

В этот момент раздался взрыв и в небо метнулся небывалый по красоте салют. Колайдер затрясло пуще прежнего. Он словно в предсмертной агонии метал огонь и пену жёлтого цвета. Федя метался вокруг, размахивая халатом, пытаясь заткнуть отверстие в трубе.

Испуганный японец заорал по-туркменски и нырнул в дымоход. Коллайдер ещё несколько раз передёрнуло и он, зашипев и выпустив фиолетовое облако дыма, затих. Из подвала медленно выползали заключённые и охранники. Фёдор сидел на котле, уставившись немигающими глазами в умирающее своё детище.

Не веря своему счастью, зэки без слов обнимались и целовали друг друга в макушку. Куралбай, задыхаясь, царапал ногтями котёл изнутри. Всё это, я по просьбе Фёдора снимал на мобильный телефон для потомков. Остановив запись, я подошел к нему и положил руку на его поникшее плечо. Фёдор посмотрел на меня глазами полными слёз. Он хотел что-то сказать трясущимися губами, но тут со стороны леса послышался похмельный звон… Всё повернулись и увидели пьяных цыган, весёлых и счастливых от того, что наконец-то добрались до лагеря.

«Жизнь продолжается » - сказал я. И Фёдор улыбнулся.