Прошло две недели. Фёдор целыми днями разбирал коллайдер, чистя и смазывая каждую деталь. За это время он ни разу не притронулся к спиртному, и начальник лагеря перестал к нам заходить. Стены палаты были исчерчены какими-то схемами, и только портрет Сергея Анатольевича с не убитым кабаном напоминал о прошлом. По ночам Федя с фонариком что-то громко таскал во двор, стучал молотком и громко матерился, мешая всем спать, а с наступлением утра убирал двор, тщательно скрывая своё новое творение.

И вот однажды, когда я, лёжа на койке, бил мухобойкой мух на животе, вошёл Федя с загадочным видом и прошептал:
-Я там кое-что для нашего побега приготовил! Пойдем, покажу.
Сказав это, Фёдя как мальчишка, весело подпрыгивая и крутя на пальчике верёвочку с ключиком от главных ворот лагеря, скрылся в дверном проёме. Выйдя во двор в семейных, полосатых шортах и убитыми мухами на животе, я увидел то, чего быть не могло, потому что этого не могло быть! Прямо передо мной стояла какая-то огромная махина с железными колёсами и трубой.

-Паараавоз !!! — гордо представил мне своё детище Фёдя, и от моего живота стали отваливаться убитые мухи.
И хотя паровозом это можно было назвать с большой натяжкой, так как он своим видом больше напоминал огромную швейную машинку, всё же это был паровоз. Федька весело запрыгнул в кабину, выпустил пар и дал гудок.

 

Из бараков выползли заключённые и принялись рассматривать конструкцию. Собрать коллайдер из соковыжималок, подводных лодок, запорожцев и шприцов, а позже переделать его в паровоз мог только Федя.
От удивления я смог только выдохнуть:
«Вау!..»


Побег.

Весь июль Федя тайно по ночам разбирал железную дорогу, ведущую в лагерь, и строил свою новую дорогу, дорогу в новую жизнь. Узнав, что мы затеваем побег, начальник лагеря стал проситься с нами, в чём Федя ему категорический отказал, и отказ ещё долго красовался под левым глазом начальника.

Рельс хватило только до посёлка Грибановский Воронежской области, хотя планировалось до Севастополя. Узнав, что именно там находится большой завод по переработке сахарной свеклы, Фёдор решил по прибытию там обосноваться. После того, как дорога была закончена, мы стали готовиться к побегу.

С запасами еды пообещал помочь Куралбай (повар из столовой, по вине которого наша планета осталась жить, а Федин коллайдер умер).
-Может, объявим голодовку всей тюрьмой, а продукты спишем на мышей? - предложил я Куралбаю. Куралбай нервно закивал тюбетейкой и задом удалился из комнаты — видимо, объявлять голодовку. То ли он объявил не тем, то ли не на том языке, но о том, что с сегодняшнего дня никто не ест, лагерь узнал вечером от Фёдора.

 

Голодовку все приняли на „ура" и „радостные" поспешили разойтись. Наверное, каждый вспомнил историю, когда Феде потребовались все матрасы и тот килограммовый кастет, которым он уговаривал недовольных.

Теперь по ночам вместе с Фёдором ползал и матерился Куралбай, таская ящики с продовольствием к вагону и закидывая их в его железную утробу...
Я часто стоял у окна и с интересом наблюдал, как в темноте зигзагами передвигались два фонарика. Иногда они стукались, громко ругались и снова разбегались, чтобы через несколько минут снова стукнуться.

 

Своими действиями они напоминали двух сумасшедших светлячков, которых разбудили и напугали. Загрузив один вагон продуктами, другой углём из кочегарки и посетив перед дорожкой баньку по-чёрному, мы стали дожидаться темноты.

Ночью, стараясь быть незамеченными, мы вышли во двор, где нас уже ждали все обитатели лагеря, включая собак. Люди в полосатых обносках радостно встретили нас с плакатами: «На свободу с чистой совестью », «Верной дорогой идёте товарищи», «Пятилетку за три года» и «Мир, труд, май». На главных воротах лагеря красовалась старенькая растяжка «Arbeit macht frei», а начальник тюрьмы даже исполнил на кеманче «прощание славянки».

Растроганный Федька, прослезившись, поцеловал начальника в макушку, а начальник, в ответ ему, дотянулся лишь до живота. Через минуту Фёдора уже несло: он обнимал всех и всех целовал в макушку. Не спаслись даже сторожевые псы и тайно выращенный в подвале хряк Борька, от страха он хрюкал и подпрыгивал выше всех.
— Фёдя, светает уже. Светает, блин! — говорил я, вырывая из его объятий очередного доходягу. — Пора, Фёдя! Если до рассвета не успеем, то побег может не состояться.

Неожиданно с крыши вагона прямо на Фёдора спрыгнул начальник и, повиснув на шее, стал умолять взять его с собой. Он жаловался на то, что его здесь не любят и обижают, а однажды даже закрыли в туалете, и ему было очень страшно и обидно. Он вспомнил неоконченный сельскохозяйственный институт, клялся, что вернётся к учёбе и поможет устроить туда Фёдора. Фёдор бережно поставил его на землю и, глядя в детские глаза начальника, пообещал за ним вернуться.

Паровоз сделал прощальный гудок и стал набирать скорость. Разогнавшись, паровоз вынес центральные ворота с растяжкой «Arbeit macht frei» и, виляя, по кривым рельсам, скрылся вдалеке. Весь лагерь радовался и ликовал, а особенно – вертухай Козленко, который все это время смотрел за происходящим из мусорного бака, боясь ещё раз попасться на глаза Фёдору. Только начальник лагеря, вытирая слёзы, с надеждой смотрел в пустоту…


Встреча.

Светало. Паровоз пыхтел изо всех сил, и Фёдор весело подкидывал уголь в топку, напевая «Jalwa-e-Jahan». Я дремал, закутавшись в плед. Мне снились люди, собаки, паровоз и Фёдина улыбка. Временами я просыпался, но, поворочавшись, вспоминал Гавахшу, её замечательные сказки и снова засыпал. Неожиданно раздались скрежет металла, звон падающих бутылок и суровые маты из добрых уст Фёдора. Паровоз, выматерившись через трубу, дернулся несколько раз и со скрежетом остановился.

Выбежав на улицу, я увидел нечто, стоящее на путях. Не человека. Вернее, на человека он был похож, но на первобытного. Это был старик в лохмотьях, с длиной и грязной бородой, на спине которого висела гитара. Федя уже вложил в руку кастет, но, подойдя ближе, остановился. На землю упал килограммовый кусок свинца и Федор, набросившись на старика, принялся его обнимать и целовать. После того, как его умыли, побрили и переодели, я тоже смог узнать в нём ответственного за лагерную самодеятельность Сергея Анатольечича.

За окном пронеслись Абакан и Новосибирск, Тюмень и Екатеринбург, Магнитогорск и Самара, а Сергей Анатольевич всё рассказывал и рассказывал о своих приключениях в лесу.
— Ты чего в лес попёрся? — улыбаясь, спросил Федя, когда проезжали Саратов.
— С артистками хотел… — не догнал, — ответил Анатольевич и, допив остатки чая, добавил, — заблудился я.

Последние 100 км паровоз толкал Федя, при этом матеря начальника тюрьмы за то, что тот мало заготовил угля на зиму.


Жить по-новому!

Поломав по прибытию два старых соседних дома, мы построили новый дом себе. Анатольевич посадил возле дома черешню и стал о ней заботиться, как пенсионер о внуках. Разобрали паровоз и собрали по чертежам Фёдора самогонный аппарат, размерам которого позавидовал бы любой ликероводочный завод. Отработав производство и изучив рынок, Федя договорился с сахарным заводом на поставку сахара по заниженным ценам.

Я стал замечать, что кастет, зажатый в руке Фёдора – это очень сильный аргумент и люди становятся на удивление сговорчивы. Так и в этот раз, заключив контракт на поставку сахара, мы вышли из кабинета, оставляя в нём: поломанные стулья, перепуганных в аквариуме рыбок и директора с огромной шишкой на лбу. Открывая нам дверь, он что-то невнятно бормотал, кивал головой и низко кланялся.

Производство самогонных напитков стремительно набирало обороты. И даже сахарная фабрика не успевала доставлять тонны сахара. Очередной наш визит к директору положительно повлиял на работу, — завод заработал в две смены и поставки сахара увеличились. И хотя в этот раз обошлось без шишек и травм, но рыбки в аквариуме при виде Фёдора заволновались и пошли ко дну.

Огромный змеевик был помещён в пруд, но при монтаже конструкции потерял герметичность, и вода постепенно стала приобретать запах и вкус самогона. Это очень беспокоило обитающих в нем и рыб и радовало Сергея Анатольевича, который сутками не вылазил из воды и даже ради этого публично объявил себя моржом, готовясь к зимнему периоду.

По просьбе пожарного инспектора на берегу был установлен пожарный щит, и пока мы красили всё красным цветом, Федя притащил с детской площадки песочницу вместе с малышами. Малышей, конечно, отдали испуганным мамашам, а ведёрко и лопатки Анатольевич успел слямзить. Желая расширить ассортимент горячительных напитков, Фёдор разбавлял в них различные сорта варенья и собственноручно клеил самодельные этикетки с названиями известных мировых брендов, подписанные кириллицей и от руки.

 

Состояние росло. Фёдя, приобрёл двухкилограммовую золотую цепь – мечту детства, малиновый пиджак и трико с красными лампасами и даже подарил Анатольевичу майку с портретом Лукошенко, но Анатольевич её поменял на самогон у того же Фёдора.

Вот так и проходили дне, пока однажды....
Субботним вечером я сидел на берегу, разглядывая облака в зеркальном отражении водной глади. С пруда тянуло прохладой и запахом самогона, и казалось, что пруд дышит на нас недельным перегаром. Фёдор сидел рядом, молча попыхивая сигарой, тоскливо смотрел на уснувший поплавок.

 

Я не знаю, о чём он думал, но то, что его что-то беспокоило, я был уверен. Фёдор всё чаще оставался один, а если и находился в компании друзей, то был грустным и не многословным. Исчезла куда-то его энергия, его оптимизм, а вместе с этим исчез и праздник. Дни тянулись медленно и скучно. Да, что-то я отвлёкся ...

Взглянув на свои ноги, я увидел, как из разноцветного, полосатого носка, выглядывал большой палец.
— Надо бы в банк сходить, посмотреть, не перевели ли деньги за последнюю партию, — как бы невзначай прогундосил я в левое ухо Фёдора.
— Рано ещё, к концу месяца должны оплатить, ведь брали под реализацию, — сказал Фёдя и закашлялся.
— Хм, под реализацию… а мне что, в дырявом носке ходить?
Фёдор покрепче прикусил зубами сигару и, сняв с левой ноги носок, протянул его мне.
Вечер был испорчен!..
— Блин... Федя, к твоим носкам необходимо прилагать в комплекте противогаз! — сказал я, зажимая обеими руками нос.
— Да, ну тебя… — не успел договорить он, как поплавок нырнул под воду, утаскивая за собой удочку.

Пока Фёдор накручивал леску на катушку, я спустился к воде с подсаком и встал наготове. Через некоторое время из воды показались красные плавки Сергея Анатольевича, а вскоре — и сам Сергей Анатольевич с вилами в руке, видимо, представляя себя Нептуном.